יידישע פאָלקסלידער אין רוסלאַנד/מאָדערנער אויסלייג
יידישע פאָלקסלידער אין רוסלאַנד | |
Еврейские народные песни в России | |
מחברים: | |
---|---|
אויסגאַבע: | פּעטערבורג, 1901 |
פאַרלאַג: | וואָסכאָד |
סקאַנירטע ווערסיע אין Internet Archive: | evreskiianarodn00maregoog |
די צאָל זייטן: | 329 |
אינהאַלט: | זע אונטן |
זע אין אָריגינעלן אויסלייג |
- ”Die innere Geschichte eines Volkes ist
- in seinen Liedern enthalten“.
- Jellinek.
Едва-ли есть надобность в настоящее время распространяться о важном значении народных песен для изучение духовной жизни, быта и истории всякого народа. Велика была заслуга Гердера, который своими „Stimmen der Völker“ указал на народную поэзию, как на важнейший источник для уразумение народной психики. Отражая собою в безхитростной форме представление, взгляды, воспоминание и чаяние того или другого народа, его повседневный обиход и отношение к окружающим его явлением, народная песнь вводит нас в интимный мир народной жизни и представляет собою ценный материал как для историка, так и для этнографа. Идеи, легшие в основание известного труда Гердера, возымели глубокое влияние на развитие интереса к изучению поэтического творчества разных народов. Сознанием важности этой задачи вызваны многочисленные труды по собиранию произведений народного творчества, монографии и исследование в этой области, которые находим в любой из европейских литератур. Усиление интереса в этом направлении в последнее время замечается в частности и среди западно-европейских евреев. Возникшее несколько лет назад в Гамбурге, но инициативе раввина д-ра М. Грюнвальда, „Общество еврейской этнографии“ („Gesellschaft für jüdische Volkskunde“) поставило одной из своих целей — собирание еврейских поговорок, песен, сказок и др. народных произведений; та же задача входит в программу „Gesellschaft für Sammlung u. Konservierung von Kunst-u. historischen Denkmälern des Judentums“ (в Вене). В „Mitteilungen“, периодически выпускаемых первым из названных Обществ, а отчасти также в посвященном фольклору журнале „Urquell“ находим не мало любопытного материала из области народного творчества евреев, преимущественно в Германии. Некоторые материалы того же рода опубликованы в последние годы относительно евреев Галиции 1) и даже Турции 2).
1) В. Segel: „Materyaly do etnografii zydow wschodnio-galicyiskich“ („Zbior wiadomosci do antropologii Krajowej“, vol. XVII).
2) Abraham Danon: „Recueil de romances judéo-espagnoles chantées en Turquie“ („Revue des études juives“ 1896— 97 № 63 — 66).
Значительно отстала в этом отношении еврейская литература в России. За исключением труда г. М. Спектора, заключающего в IV ↱ себе богатую коллекцию пословиц 1), она не может указать ни одной попытки серьезного, систематического собирания произведений нашего народного творчества, в том числе также и песенного. Народные песни русских евреев — область почти совершенно непочатая в нашей литературе и слишком мало доселе останавливавшая на себе ее внимание. Пренебрежение к ней доходило у нас до того, что в литературе даже встречаемся с категорическим утверждением, будто народных песен у нас вообще не существует. „Песен, употребляемых народом при увеселительных случаях (т. е. песен нерелигиозного содержание) — читаем мы в одном сочинении по этнографии русских евреев — при всей склонности евреев к пению, у них нет . ... а имеются только синагогальные песни, знакомые почти каждому еврею“ 2). С правильностью такого взгляда нельзя согласиться уже а priori: трудно допустить, чтобы у пятимиллионного население, сосредоточенного в относительно небольшом районе жительства, обладающего общим разговорным наречием, поставленного в своеобразные бытовые условие, притом почти поголовно грамотного и одаренного значительною музыкальностью, — чтобы у такой группы населения совершенно отсутствовали народные песни светского содержание. Но и помимо соображений теоретического свойства, подобное утверждение противоречит повседневной действительности; достаточно хотя бы некоторого знакомства с жизнью еврейской провинции, чтобы знать, что народная песнь — явление весьма распространенное в нашем быту.
Следует, впрочем, заметить, что в нашей литературе делались указание на значение наших народных песен и желательность их собирание. Насколько нам известно, впервые обратил внимание на этот предмет покойный И. Г. Оршанский, в одной из своих ранних статей 3). Весьма характерно для идей, господствовавших в тогдашней русско-еврейской литературе, то обстоятельство, что необходимость собирание наших народных песен мотивируется молодым Оршанским преимущество соображениями апологетического характера; в изучении произведений еврейского народного творчества усматривалось, главным образом, средство для борьбы к предубеждениями о могуществе евреев, их богатстве, нравственных свойствах и т. п. 4). Более широкую постановку вопроса находим в V ↱ статье г. И. Лернера 1); автор видит в нашей народной поэзии ценный источник для изучение еврейской народности, быта и духовных свойств нашей массы и иллюстрирует высказываемые им суждение примерами из еврейских песен. Отметим также статью д-ра С. Рапопорта по тому же вопросу, появившуюся недавно в одном еврейском сборнике 2).
1) יידישע שפּריכווערטער“ (Варшава 1888 —89 гг.).
2) М. Берлин: „Очерк этнографии еврейского народонаселение в России“, стр. 78 (СПб. 1861 г.).
3) „Простонародные песни русских евреев“ („Евреи в России“, стр. 391—401).
4) „Поэзия народа, больше чем все другие упомянутые нами источники, пригодна для достижение означенной цели (т. е. для реабилитации) ... Знакомство с простонародными песнями русских евреев действительнее, чем всевозможные красноречивые апологии, может изменить во многом вкоренившиеся в уме русского предубеждение относительно евреев“. — “ Я считаю эти песни (т. е. песни бытового содержание) важнейшими во-первых по их эстетическому достоинству, но главным образом по важности тех выводов, которые они дают нам для суждение о быте еврейском ... Бытовые песни евреев очень часто переполнены жалобами на стесненное экономическое положение. Они поэтому могут служить хорошим опровержением упомянутых нами возгласов о непомерных богатствах, будто бы накопляемых евреями“. — „Стоит послушать несколько таких (т. е. семейных) песен, чтоб убедиться в том, что еврейские сердца не чужды благородных чувств любви, самоотвержение, ревности и т. п. качеств“ (loc. cit. стр. 394, 395, 399 и passim).
Переходя к рассмотрению того, что доселе сделано в смысле собирание наших народных песен, приходится констатировать крайнюю незначительность результатов, достигнутых в этом отношении. Изданный Г. Дальманом сборник „Jüdisch-deutsche Volkslieder aus Galizien und Russland“ 3), при всей заманчивости своего заглавие, имеет лишь весьма отдаленное отношение к интересующему нас предмету; он заключает 17 песен, представляющих собою произведение некоторых известных поэтов-жаргонистов (А. Гольдфадена, С. Бернштейна, И. Линецкого, Э. Цунзера и др.). Большинство этих песен, действительно, пользуются значительною популярностью среди еврейского население. Но будучи интересен для ознакомление с тем, что распевается еврейскою массою, сборник Дальмана не характеризует собою нашего народного песенного творчества. К области последнего принадлежат песни, приведенные для примера — по большей части в отрывках — в упомянутом выше очерке г. Лернера, а также в статье г. Л. Винера „Popular Poetry of the Russian Jews“, напечатанной в одном из американских журналов 4). Г. Винером недавно также напечатана коллекция детских песен 5), г. Л. Перецом — несколько песен бытового содержание 6). Д-ром С. Вайсенбергом обнародован недавно десяток песен южно-русских евреев 7). Этим немногим, да несколькими отрывками, случайно попавшими в заграничные издание 8), почти исчерпывается VI ↱ опубликованный до сих пор песенный материал. Между тем время идет, песни старинного происхождение все более вытесняются новыми песнями, слагающимися под влиянием изменившихся бытовых условий 1). Живой материал, отражающий собою взгляды народа на ту или другую из пережитых им эпох, грозит безвозвратным исчезновением, если он не будет своевременно зарегистрирован.
1) ”די יידישע מוזע“ (сборник „דער הויז-פריינד“ т. II стр. 182 — 198).
2) „ממזרח וממערב“) „לתכונת שירי עמנו“ т. IV, стр. 127— 132).
3) 2-ое изд. Berlin 1891. („Schriften des Institutum Iudaicum“, № 12).
4) „Americana Germanica“ 1898 vol. II № 2 стр. 33 и след. Большинство помещенных здесь песен перепечатаны в недавно вышедшей книге того же автора „The History of Jiddish literature etc.“ стр. 53 и след. (New-York. 1899).
5) „Aus der russisch-jüdischen Kinderstube“, в „Mitteilungen der Gesellschaft für jüdische Volkskunde“, II стр. 40—49.
6) В „Urquell“ 1898 г. vol. II стр. 27—29.
7) „Beiträge zur Volkskunde der Juden“ („Globus“ 1900 г. т. LXXVII, № 8).
8) См., напр., „Mitteil. d. Gesellschaft für jüd. Volkskunde“ 1899 г. т. II стр. 125—126.
С давних пор интересуясь собиранием наших народных песен, мы не могли не находить, что разрозненными усилиями отдельных лиц в этой области могут быть достигнуты лишь незначительные результаты. Нам представлялось необходимым привлечь к делу собирание наших народных песен внимание общества: чем шире круг лиц, которые приняли бы участие в этой работе, тем полнее и разнообразнее был бы материал, который удалось бы зарегистрировать. В этих видах нами напечатано было, в начале 1898 г., в еврейских газетах 2) воззвание, содержавшее в себе просьбу, обращенную по всем близко стоящим к нашей массе лицам — о записывании и сообщении нам распеваемых в их местах жаргонных народных песен. При этом нами было указано, что особенно важным представлялось бы содействие со стороны интеллигентов, живущих в глухих, удаленных от крупных центров, пунктах черты еврейской оседлости, где еще сохранились и старинные условие жизни, и старинные мотивы. Нам верилось, что призыв наш не останется без отклика; мы полагали, что если заметно усиливающееся в последние годы в еврейском обществе стремление к национальному самопознанию делает своевременным подобное начинание, то оно же вместе с тем должно обеспечить необходимое для осуществление этого дела сочувствие и активное содействие со стороны значительного круга лиц.
1) Явление — обычное для народных песен вообще. Примеры „частушек“, „трясогузок“, „вертушек“ и т. и. произведений новейшего происхождение, заметно вытесняющих старинные русские народные песни, см. в любопытной статье г. А. Раздольского „Новые песни (о перевороте в народной поэзии)“ „Образование“ 1900 г., № 7—8 стр. 40—48.
2) „Гамелиц“ № 58, „Хроника Восхода“ № II, „Гацефира“ № 71; воззвание наше перепечатано было в некоторых заграничных еврейских изданиях.
С удовольствием можем констатировать, что ожидание эти нас не обманули. Благодаря помещенному в газетах воззванию, а также отдельным обращением к лицам, на сочувствие которых мы имели основание рассчитывать, мы обрели в целом ряде городов и местечек деятельных сотрудников, любезно доставлявших нам (и продолжающих доставлять) свои сообщение. В частности, не можем не отметить особенного содействие, которое нам оказано было со стороны провинциальных учителей и сионистских деятелей. Некоторыми из наших корреспондентов — в особенности гг. Д. Г. Гальперном, VII ↱ Б. М. Касселем и А. Д. Пиком, М. 3. Левиным, А. Рейзиным и др. — были записаны и доставлены значительные и весьма разнообразные коллекции песен. Встреченное нам содействие становится тем более ценным, если принять во внимание те значительные затруднение, с которыми приходится сталкиваться при собирании и записывании песен. Кому случалось этим заниматься, тот знает, — как мало значение люди из массы придают распеваемым ими песням, и как неохотно они делятся своими познаниями в этой области с посторонними лицами, в обыкновенных случаях стоящими вдали от народа. Сплошь и рядом просьба, обращаемая к простолюдину — продиктовать какую-либо знакомую ему песню — вызывает в нем недоумение; обычные в таких случаях объяснение обыкновенно его не удовлетворяют; он склонен предполагать или праздное любопытство со стороны собирателя, или даже какие-либо затаенные цели, возбуждающие в нем недоверие и скрытность. Требуется много любви к делу и такта, чтобы преодолеть эти неизбежные затруднение.
Накопившийся обширный материал подвергнут был нами тщательному разбору и проверке. Путем сравнение текста с находившейся в нашем распоряжении значительною коллекциею печатных жаргонных песенников и других изданий этого рода исключено было из нашего материала немало песен, правда, весьма распространенных среди нашей массы, но представляющих собою произведение новейшего литературного или „бадхонского“ 1) творчества. Сверх того, подвергнуты были исключению те песни, которые чрезмерною литературностью формы, замысловатостью содержание или по другим каким-либо основанием возбуждали сомнение относительно принадлежности их к категории народных. При этом считаем нужным оговориться, что вряд-ли нам удалось совершенно избегнуть недосмотров, — за указание которых заранее приносим благодарность. За выделением этих частей, тем не менее получился значительный по своему составу материал, часть которого вошла в публикуемый ныне том.
1) См. ниже, отр. ХII.
Настоящее издание заключает в себе 376 №№ песен. Применительно к классификации, принятой в некоторых аналогичных сборниках, материал расположен нами по следующим 11-ти рубрикам: I песни религиозно-духовного, национального содержание и праздничные (№№ 1—41), II песни исторического содержание (№№ 42—59) III колыбельные (№№ 60—83), IV детские и школьные (№№ 84—133), V любовные (№№ 134—235), VI песни о женихе и невесте (№№ 236—253), VII свадебные (№№ 254—263), ѴIII семейные (№№ 264—302), IX бытовые (№№ 303—330), X солдатские (№№ 331—348) и XI разные (№№ 349—376). Необходимо, впрочем, отметить, что группировка VIII ↱ эта, по свойству материала, не может претендовать на строгую выдержанность, ибо нередко песня, относимая к одной рубрике, по своему содержанию соприкасается с другою какою-либо рубрикою; так напр., некоторые из солдатских песен могут быть отнесены к отделу любовных, поскольку они содержат в себе жалобы на невольную разлуку с возлюбленною, и т. п. В некоторых случаях нами даны имевшиеся в нашем распоряжении отрывки песен — в том предположении, что недостающий текст мог бы быть впоследствии пополнен другими собирателями. Варианты указаны в подстрочных примечаниях, некоторые же, более характерные, помещены целиком в тексте.
Материал напечатан в виде двух параллельных текстов: основного, на разговорно-еврейском языке и транскрипции его латинскими литерами. Некоторые песни исторического содержание снабжены необходимыми пояснительными примечаниями. При каждой песне обозначены фамилии лиц, ее доставивших, и название местности, где она распевается и записана. Лишь в некоторых исключительных случаях пришлось ограничиться указанием местожительства лица, доставившего песню. Транскрипция — фонетическая, и в основу ее положено обычное у литовских евреев произношение. Этим вызваны отступление от правописание немецких, русских, еврейских, польских, литовских и др. иноязычных слов, встречающихся в тексте песен. Следует заметить, что еі, там где оно соответствует еврейскому חולם (напр. в слове Теіге) произносится, как среднее между эй и ой; au (напр., в слове Haus) приближается к звуку ой, y соответствует русскому ы. Что касается согласных, то д в конце слова по произношению часто приближается к t, ż соответствует русскому ж, s’ch произносится раздельно (т. е. как сх) 1).
Полагая, что мелодия составляет существенный элемент песни и вполне разделяя те указание, которые по этому поводу были по нашему адресу высказаны в печати 2), мы старались обеспечить, по мере возможности, музыкальную запись песен. К части публикуемых здесь песен нам удалось получить ноты. Приносим искреннюю благодарность г. Ю. Д. Энгелю за ценное содействие, оказанное им нам в этом деле. К сожалению, от первоначального предположение — включить нотный материал в настоящее издание нам пришлось отказаться, в виду встретившихся к тому препятствий типографского свойства. Впрочем, мы надеемся выпустить его в непродолжительном времени отдельным изданием.
1) Так как сборник печатался в провинциальной типографии и мы не имели возможности лично вести корректуру, то в текст, к сожалению, вкрались многочисленные опечатки; покорнейше просим читателей предварительно исправить таковые, по приложенному указателю.
2) „Еще о народных песнях евреев“ г. И. Липаева („Хроника Восхода“ 1898 г. № 13), „שירי עם“ г. П. Минковского (журн. „השלח“ 1899 г. кн. I, стр. 10, III, стр. 216), „Старые вопросы и новые задачи“ г. Л. Винца (“Восход“ 1898 г, кн. X стр. 2) и др.
Считаем приятным долгом выразить глубокую, живейшую признательность всем уважаемым сотрудникам нашим за их внимание и серьезное содействие, благодаря которому оказалось возможным осуществить настоящее издание. Вместе с тем обращаемся за ним и всем вообще лицам, близко стоящим к еврейской массе, с покорнейшею просьбою о дальнейшем доставлении песенного материала (а также народных сказок. заговоров, заклинаний и т. п.) 1).
В приложении к настоящему сборнику помещен составленный известным библиографом, г. C. Е. Винером, указатель сборников песен, имеющихся в Азиатском музее Академии наук. Приносим искреннюю благодарность г. Винеру, любезно предоставившему в наше распоряжение этот библиографический этюд, весьма ценный для интересующихся народною еврейскою литературою.
Предлагая вниманию читателей настоящее издание, представляющее собою совокупный труд свыше 50 лиц 2), мы далеки от мысли считать его свободным от недочетов и упущений, — тем более неизбежных в виду новизны и сложности дела. Если наше начинание вызовет интерес к еврейскому народному творчеству и дальнейшие труды в этой области, мы сочтем свою задачу достигнутою.
Есть еврейское поверье. Всякий раз, когда ребенок появляется на свет Божий, ангел награждает его щелчком в верхнюю губу, и ошеломленный новорожденный сразу теряет все свои воспоминание об утробной жизни.
1) Сообщение просим присылать по одному из следующих адресов: C. М. Гинзбургу, С.-Петербург, Английский проспект, 12, или П. С. Мареку, Москва, Верхние торговые ряды, № 89—145.
2) В доставлении материала, вошедшего в этот том, принимали участие: С. И. Абельман (Москва), М. Ш. Берлянд, (Зиньков, Подольск. г.), А. И. Богомольный (Тульчин, Подольск. г.), Т. М. Брамсон (Ковна), Д. Г. Гальперн (Виндава, Курляндск. г.), О. Гехт (Жлобин, Могилевск. г.), г-жа Б. Б. Гинзбург (С.-Петербург), И. I. Глахенгауз (Братолюбовка, Херсонск. г.),г-жа А. Гофштейн (Свенцяны, Виленск. г.), Л. Гросглик (Варшава), C. М. Дубнов (Одесса), С. Жвиф (Одесса), M. А. Зон (Старая-Синява, Подольск. г.), А. Д. Идельсон (Москва), г-жа Б. Иоффе (Москва), М. Г. Каган (Гомель), Б. М. Кассель (Рига), М. П. Коген (Шаргород, Подольск. г.), А. Козьбо (Шкуды, Ковенск. г.), д-р M. Л. Крепс (Николаев), Е. Левенштам (кол. Львово, Херсонск. г.), М. З. Левин (Одесса), Левитан (Шавли, Ковенск. г.), г-жа М. Я. Лившиц (Минск), А. Л. Лион (Бендеры, Бессарабск. г.), Д. И. Маггид (С.-Петербург), г-жа Р. И. Маймон (С.-Петербург), С. Нейгаузен (Волковышки, Сувалкск. г.), Ю. М. Нейфах (Минск), И. Ю. Нейфах (Минск), Е. Нурок (Туккум, Курляндск. г.), Г. Г. Перлов (Вороновица, Подольск. г.), Л. Д. Пик (Вильна), А. Я. Портной (Глуск, Минск. г.), Л. А. Рабинович (С. Петербург), И. Л. Раввинский (Кривой Рог, Херсонск. г.), А. Рейзин (Минск), Т. В. Ротенберг (Ромны, Полтавск. г.), М. Д. Рывкин (С.-Петербург), С. И. Савельсон (С.-Петербург), A. С. Таненбаум (С.-Петербург), И. Н. Тирхентуб (Москва), Ш. Финкельштейн (Жлобин, Могилевск. г.), A. А. Чигиринский (Киев), М. Шалыт (Орша, Могилевск. г.), д-р М. Шварц (Ковна), Л. М. Шрайбштейн (Новоградволынск, Волынск. г.), Л. Эйдинов (Орша), В. Юсин (Керчь) и др.
Если переход народа после острого исторического кризиса к новой стадии культурной жизни есть тоже своего рода рождение, то, кажется, ни один народ не избег при этом некоторого щелчка забвение. По мере того, как старый строй, расшатанный беспощадной логикой новых условий, теряет внутренний смысл и право на существование, из памяти народа изглаживается и все то, в чем внешним образом проявлялся этот строй — обычаи, сказание, песни и проч. При известных условиях, — когда народ идет вперед гигантскими шагами, — достаточно бывает незначительного промежутка времени для того, чтобы многие стороны прежнего быта представлялись нам загадкой.
Подобную смену одного миросозерцание другим с особенной быстротой пережили русские евреи. Уже теперь, по прошествии каких нибудь 30—40 лет, духовный образ ближайшего предка оставил в памяти значительной части молодого поколение тот же след, что смутный сон, полузабытый наяву. Жизнь обновилась во всех ее проявлениях, и только местами, где старое русло было глубже, еще заметны стоячие воды, свидетельствующие о прежнем течении. Это, именно, обстоятельство и побудило нас, пока еще не поздно, зарегистрировать своеобразный материал, в котором сам народ является своим историком, бытописателем. Оставляя пока в стороне ту отрасль народного творчества, которая выражается в сказках, мистериях, заклинаниях и проч., мы обратим наше внимание на другую часть имеющегося у нас материала — на песни, народом и для народа созданные.
Песня стара, как и язык, и если когда-либо исследователь определит время и процесс распространение в еврейском обиходе испорченной немецкой разговорной речи, то этим самим он разрешит вопрос о времени возникновение жаргонной народной песни. Мы ограничимся только указанием, что многие из этих песен, как по языку, так и по содержанию, носят на себе следы несомненной старины.
Когда просматриваешь рукописный песенник современной девицы черты оседлости, поневоле поражаешься почти полным отсутствием народной песни: везде Гольдфаден, Цунзер, М. Гордон и другие более или менее известные поэты, и поверхностный наблюдатель мог бы сделать вывод, что народное творчество иссякает и вытесняется искусственной песней. Но стоит только опуститься ниже на одну ступень и прислушаться к жалобным мотивам той части еврейской массы, которая еще не привыкла сковывать свои чувства писанными источниками, чтобы убедиться, что и в наше время народ продолжает свою стихотворную летопись, и что заимствование искусственной песни не мешает самостоятельному творчеству. Можно только сказать, что за последние 30—40 лет сфера того, что вообще поет народ, значительно расширилась вследствие того, что жаргон XI ↱ стал языком многих поэтов. Почти до 2-ой половины 19 в. еврейский автор только думал на разговорном языке, писать же на нем он считал ниже своего достоинства. И поэт, и прозаик — оба предпочитали древний язык Св. Писание. Казалось, язык этот налагал печать святости и на автора: стоит только просмотреть обильную, но бедную поэтическую литературу эпохи, предшествовавшей Л.O. Гордону, чтобы убедиться, как неохотно поэт снисходил к будничным вопросам жизни. Не тут место распространяться о причинах, вызвавших подобное равнодушное отношение к вопросам дня. Скажем лишь вкратце, что позже — с воцарением Александра II, — когда внешние условие существование еврейского народа значительно изменились, поэт стал ближе к родной среде, и язык Библии заговорил и о земных интересах. В это же время в умы интеллигенции проникает давно, давно витавшее в воздухе сознание, что разговорный язык может служить могучим орудием в деле просвещение массы 1). И вот, одновременно с расширением гражданских прав самих евреев, в литературе последних начинает проявляться аналогичная тенденция: плебейский жаргон постепенно отвоевывает себе право существование рядом с родовитым языком пророков.
Не то было до второй половины XIX столетие. Если жаргон, начиная с 17-го века, и фигурировал изредка, как книжный язык, то это имело место исключительно в так называемой, „бабьей“ литературе: не для мужчины печатались эти популярные молитвенники, религиозные чтение, заимствованные сказки и басни нравоучительного содержание. Исключите из каталога жаргонной литературы все, что написано за последнее полустолетие, и на долю всей обширной предшествовавшей эпохи вы получите несколько десятков названий неоригинальных произведений, из которых одна часть окажется компиляцией, другая же — переводом с древне-еврейского или иностранных языков 2). В частности, что касается жаргонной поэзии, то в этой области авторская инициатива совершенно отсутствовала; единственным автором в то время был сам народ, а едиственной книгой — народная память.
1) I. Тарнополь: „Опыт современной и осмотрит. реформы“. Одесса 1868 г. стр. 86—87. (Книга написана в 1858 г.).
2) См. „שפתי ישנים“ — библиографич. словарь, составленный в 1680 г.; 2-ое изд. с дополнениями в 1806 г.; в рубрике книг на немецком жаргоне упоминаются, помимо молитвенников, Св. Писание и т. под. произведений, также сказки о „Бове-королевиче“, „Семи мудрецах“ и друг. средневековые рассказы из области фантазии и морали. Что еврейские женщины были знакомы с этой литературой, видно из мемуаров Glückel von Hammeln (1645—1719), изданных покойным проф. Д. Кауфманном в 1896 г. (Берлин).
Было бы, однако, несправедливо обойти молчанием одного типичного еврейского поэта, если только можно называть поэтом того, XII ↱ кому дано в удел создавать рифмы, но не образы, согретые чувством, проникнутые мыслью. Речь идет о барде свадебных пиршеств — о „бадхоне“. Не одну слезу, не одну улыбку вызывал у слушателей этот платный ремесленник стиха, но игра чувствами определялась не теплотою и не глубиною содержание, а настроением самой публики. Когда повязка спускалась на глаза невесты и напоминала присутствующим, что — как поется в одной песне — „еще одна минута, и — хорошо-ли, плохо-ли — не будет уже возврата“, в этот решительный момент слезы напрашивались и без напутственных слов бадхона. Точно также в самый разгар веселие, когда настроение и без того приподнято, достаточно было одного удачного стиха, чтобы повысить душевный строй общества еще на одну нотку. Да и сам народ не высоко ценил своего певца: в социальной иерархии бадхону отводилось одно из наименее почетных мест, а для процесса его творчества народная терминология не нашла другого выражение, как „говорить рифмы“ (sogen Grammen). Для иллюстрации этой исключительной погони за рифмой, народ еще в наше время приводит образцы бадхонской поэзии, образцы, несколько поддельные, может быть, по форме, но не по содержанию. Так, во время свадебной трапезы, когда начиналась раздача подарков новобрачным, бадхон выкрикивал поименно щедрых гостей, сопровождая каждое имя соответствующим стихом. И вот народ влагает в уста своему певцу следующее классическое двустишие:
- Nit kein Stamp, nor a Steissl,
- M’ruft aus die Kales a Vetter Reb Meiss’l.
Не лучший отзыв о поэтическом даре бадхона дал в своей автобиографии один из еврейских авторов, описавший свадьбу начала 19-го века: приводимые им для примера несколько строф по своему достоинству вполне конкурируют с приведенным выше образцом 1).
В печатной литературе бадхон не оставил никаких следов. Он „говорил рифмы“ экспромтом, соображаясь с случаем, и, подобно своему собрату по ремеслу — кобзарю, обыкновенно сочинял не только слова, но и музыку к ним.
1) M. А. Гинцбург: „אביעזר“ стр. 71.
Чтобы покончить с отдельными лицами, имевшими то или другое отношение к народной поэзии, мы уделим несколько строк и близкому родственнику бадхона — шуту-актеру. „Лихорадка не болезнь, а Пурим — не праздник“ — гласит поговорка, на деле же ни один праздник не был обставлен такой богатой программой развлечений, как этот. Помимо пирушки и подарков, к празднику Пурим были приурочены драматические представление, в которых участвовали актеры-любители. Ставились мистерии, преимущественно XIII ↱ ”Артаксерксово действо“ (Achaschweros-spiel), как более соответствующее злобе дня. Порою представление происходило в особом помещении, и тогда, конечно, устраивалась сцена, обращалось некоторое внимание на декоративную часть, а актеры разыгрывали все „действо“ с начала до конца, более или менее придерживаясь рукописного или печатного текста 1). Но чаще всего случалось, что актеры небольшими группами бродили по обывательским домам и представляли лишь отдельные эпизоды любимых пьес. Вот в этом-то случае дело не обходилось без вольных вставок и отступлений, и личному творчеству давался широкий простор. Порою актерская вставка не имела никакого отношение к содержанию пьесы, а являлась вступительным или заключительным обращением к слушателям — обращением, с сильным оттенком попрошайничества. Вот образец вступительного стиха:
- Gut Purim, gut Purim, maine liebe Lait!
- Weisst ihr, wos Purim batait?
- Purim batait, m’soll teiln oreme — Lait 2).
Или следующий стих, которым актер заключал свою игру:
- Haint is Purim, morgen is aus, —
- Git mir a Groschn un warft mich araus! 3).
Как актер (Purim-spieler), так и бадхон были сынами своего народа, и, если мы несколько остановились на этих двух типичных поэтах, то только потому, что их влияние довольно ясно проглядывает в некоторых чисто-народных песнях. —
Хотя, как указано было выше, до 2-ой половины XIX в. исключительным творцом и хранителем жаргонной песни являлся сам народ, но не все слои последнего играли в этом отношении одинаковую роль. Как это замечается и у прочих народов, так и у евреев процесс творчества был интенсивнее в низших социальных классах, чем в высших: женщины, дети, рабочий люд, солдаты и прочая младшая братия — вот сфера, где зарождалась и сохранялась песня. Этим обстоятельством отчасти и объясняется факт преобладание в народной поэзии мотивов из жизни униженных и оскорбленных. Каждый народ поет так, как живет. Если это положение верно, то еврейская песня станет нам более понятна, если мы сопоставим ее с еврейской действительностью. Проследить вкратце жизнь в песне и песню в жизни — вот наша задача при дальнейшем изложении.
1) В имеющихся у нас отрывках „אחשורוש-שפיל“ (печатано в 1718 г.) даются подробные указание относительно устройства сцены и декорации. Сама драма написана рифмованной прозой. Хотя на 1-ой странице сказано, что драма составлена на основании „Ялкута“ и разных „Мидрашим“, но по содержанию она в главных своих частях представляет перевод с немецкого оригинала.
2) Счастливый вам Пурим, дорогие мои господа! Знаете-ли, что такое Пурим? Пурим означает, что не следует забывать бедных.
3) Сегодня Пурим, а завтра его уж нет; подайте мне грош и выпроводите меня прочь.
”Благословен еси, Господи, что не сотворил меня женщиной“. Так гласит одна из молитв, которую мужчина повторяет каждое утро. Женщина же, вполне мирясь с своим положением, заменяет соответствующее место молитвы другим, более скромным текстом: „Благословен Господь, что сотворил меня по воле Своей“. Но слишком смел был бы тот, кто на основании слов молитвы сделал бы вывод, что взгляд на женщину, как на низшее существо, был преобладающим и в еврейской жизни. Преимущество одного пола перед другим сказывалось больше в религиозно-обрядовой сфере, чем в обыденной семейной среде. Почти до второй половины XIX века религия не только теоретически, но и фактически проникала во все уголки жизни польско-литовских евреев. В этом теократическом обществе цена человека определялась прежде всего степенью его религиозного совершенства. Вся совокупность предписаний и обрядов падала главным образом на мужчину, а богословская эрудиция была его исключительной монополией. И вот, в зачет за его религиозные обязанности, мужчине отведено было первое место в иерархии полов. Но первенство это признавалось за ним не в смысле деспотической власти мужа и отца, а лишь умственного и духовного превосходства. Если ко всему вышесказанному прибавим роль мужчины, как рабочей силы, как экономической основы семьи, то мы поймем, почему уже в самый момент рождение мальчик считался наиболее желанным гостем. Когда мать, склонившись над колыбелью, убаюкивала своего ребенка, песня ее отличалась наибольшей содержательностью, если в этой колыбели лежал сын. Под звуки монотонной мелодии пророчица сулила своему любимцу в будущем все, что считалось идеалом счастья в настоящем. И это предстоящее счастье сына выражалось не столько в материальных благах, сколько в богословской учености и безусловной преданности своей вере. Почти все наиболее старинные колыбельные песни проникнуты этим идеальным мотивом. В одном месте мать унимает своего сына следующим доводом: „Ведь, когда вырастешь, ты будешь столпом науки; твоей славой ты прославишь и родителей; подобает ли тебе пищать и плакать?“ 1) — В других песнях мать повторяет эту тему на другие лады. „Мой сын будет изучать Тору, а Тора — самый дорогой товар“. Или: „Сынок уродится на славу и будет в состоянии разрешать спорные религиозные вопросы“ 2). Порой песня делает экскурсию и в загробную жизнь, перенося и туда земные взгляды на человеческое совершенство. „Отец не научил сына всему, что Бог велит, и вот на том свете такого отца будут жарить на огне. Ты-ж, родимый, своим праведным заступничеством извлечешь своего отца из ада“ 3). Далее в том же духе: „Настанет для меня время отправиться на XV ↱ тот свет, и двери рая будут открыты. Ты, мой сын, старайся быть богобоязненным и добрым, и тогда на том свете скажут: „дайте место в раю матери праведника!“ 1).
1) № 63.
2) № 64.
3) № 65.
Не так пелось у изголовья дочери: от последней не ожидали ни земной славы, ни загробного заступничества. Вся задача женского воспитание сводилась к тому, чтобы создать добрую жену, любящую мать, экономную хозяйку. Колыбельная песня сулила счастье и женщине, но это было не счастье, приобретаемое личными качествами и усилиями, а счастье, отраженное от родителей или мужа 2): женщина рассматривалась не как самостоятельная величина, а как дочь такого-то, или жена такого-то. Непрошеная гостья при рождении, она уже с малолетства получала для руководства формулу обязанностей, сжато, но ясно выраженных в предназначенной для детского возраста молитве: „Буду исполнять все, что Бог велит, что отец и мать велят, что все добрые и богобоязненные люди велят“. Об образовании женщины, об ее умственном развитии заботились слишком мало: для тех немногих, которые посещали школу (хедер), пределом знание служило чтение и, в исключительных случаях, письмо на жаргоне. Образование заменялось домашним воспитанием, а школа уступала место кухне и хозяйству. Совершенную противоположность по обширности программы представляло образование мужчины. Можно только удивляться быстроте, с которой мальчик переходил без порядка и последовательности от низшей стадии знание к высшей. Оставаясь верной жизни, народная песня обозначает эту бессистемность словами „учиться по порядку“ 3) (lernen k’sseider). Пяти или шести лет мальчик поступал в хедер, в восьмилетнем возрасте он нередко изучал уже Талмуд с его диалектическими тонкостями, а на 13-м году, при наступлении религиозного совершеннолетие, он уже „говорил проповедь“ (sogen а Drosche). Но, если школа искусственно старалась привить своим питомцам преждевременную серьезность и раннюю ученость, то возраст все же брал свое. Чтобы убедиться в этом, стоит лишь обратить внимание на многочисленные песни и прибаутки, созданные фантазией детства и школьного периода. В этом юном творчестве в большинстве случаев нет ни содержание, ни смысла, и только часто встречающиеся древне-еврейские слова и цитаты свидетельствуют, что мы имеем дело не с первым лепетом ребенка, а со школьником, давно прошедшим начальные азы. Конечно, общее правило не бывает без исключений. Между прочим следует отметить и некоторые хотя и бессвязные стихи, но первоначальный текст которых когда-то, по-видимому, служил мнемоническим приемом для заучивание древне-еврейских слов 4).
1) Ibid.
2) № 67.
3) См. напр. № 62
4) №№ 122 — 123.
Хедер служил преддверием к высшему образованию, а последнее давало возможность занять почетное, привилегированное положение в обществе — в виде-ли раввина, или же в виде ученого талмудиста. Больше ста лет тому назад Соломон Маймон классифицировал польско-литовских евреев на 3 группы: „на неученых, на ученых, которые делают свою ученость промыслом, и на ученых, которые посвящают себя науке, не занимаясь никакой профессией и живя на счет промышленных классов“ 1). Эта классификация не теряла своего жизненного смысла вплоть до второй половины 19-го века. В то время как ученый занимал в обществе первое место, задавая всем тон, неученый ценился лишь в зависимости от его материальных средств. „Если не знание (Тора), если не деньги — поется в одной песне — то для чего существует свет?“
- Nit kein Teire, nit kein Geld —
- Wos-se teig gor die Welt? 2).
И, — это покажется странным, — стремление к знанию было у евреев сильнее, чем погоня за деньгами. Стать ученым — было заветной мечтой еврейского юноши, если только позволяли способности и обстоятельства. За то ученость была главной статьей, которая вписывалась в актив каждого молодого человека, при вступлении его в практическую жизнь. Первая практическая задача, предстоявшая каждому еврею, заключалась в браке. Взгляды, надежды и опасение, предшествовавшие и сопутствовавшие моменту вступление в брачное сожитие, нашли себе полное выражение в целом ряде народных песен. Ученый жених имел преимущество перед всеми прочими претендентами. „Богатый купец, арендатор, или промышленник — говорит тот же Соломон Маймон — употребляет всевозможные усилие, чтобы приобрести зятя — хорошего талмудиста“ 3). Песня повторяет эти слова на разные лады. „Сижу я на камне и плачу: все девицы становятся невестами, а для меня все еще нет суженого“ — так жалуется дочь. Отец спрашивает ее: „Не дать-ли тебе в мужья сапожника?“ „Нет! — отвечает дочь — я не дочь сапожника, не могу быть и женой сапожника!“ Отец предлагает целый ряд других женихов, но все напрасно. Только напоследок, когда он сулит ей в мужья раввина, она с радостью восклицает: „Вот это мне по вкусу!“ 4). В другой песне невеста мечтает о женихе „с черными волосами, с голубыми очами, который был бы горазд в Торе и, изучив последнюю, продолжал бы все таки свои научные занятие и денно, и нощно“ 5). Но „черные волосы и голубые очи“ могли служить лишь случайным придатком к учености. О внешнем благообразии девице наравне с молодым человеком дозволялось XVII ↱ лишь мечтать, и то не вслух. И если в девичьей песне поется: „Черные (т. е. спелые) вишни мы срываем, а красных не трогаем; красивых парней мы выбираем, некрасивых не удостоиваем внимание“ 1), то только полет фантазии и самообман могли подсказать подобный стих. Только по воле родителей дочь становилась невестой, а сын — женихом. Субъектами брачной сделки являлись родители, а объектами — жених, невеста и приданое. В большинстве случаев брачный союз устраивался при помощи посредника — свата („шадхон“), о котором народная песня не всегда дает лестный отзыв. „Сват, сват! будь проклят! чего ты хотел от меня? Ты получил за свои труды вознаграждение и зарезал меня без жалости“! 2). Подобная же жалоба раздается и по адресу родителей. „Наши родители устраивают для нас браки, не спрашивая нас об этом. Вот почему мы проводим в горе нашу жизнь“ 3).
1) „Евр. Библиотека“ т. I. Автоб. Сол. Маймона.
2) № 26.
3) Loc. cit.
4) № 249.
5) № 245.
”Любовь — это новое для нас слово“ — выразился в 70-х годах один из еврейских писателей. И он был прав. До второй половине 19-го века польско-литовский еврей был слишком мало знаком с печатным романом и еще меньше переживал он роман лично, как действующий герой. Любовный мотив, как предтеча брака, почти совершенно отсутствует и в старинных песнях. В последних „любовь“ составляет нецензурное слово, которое можно было произносить лишь после брака. Это слово не произносится и в предсвадебных и свадебных песнях, хотя они с достаточною, порою даже излишнею подробностью излагают событие, обычаи и чувства, сопровождающие акт бракосочетание 4). Для жениха и невесты обязательнее было предварительное знание правил брачной гигиены, чем знакомство друг с другом. Верили больше в фатализм, чем в чувства. Где-то на небе еще задолго до рождение каждому человеку предрешалась его подруга жизни. Когда молодых водили под венец, они „в счастливый час“ выступали вперед правой ногой, под венцом же каждый из брачующихся пытался первым наступить другому на ногу в надежде, что этим актом он закрепит за собою власть над своей второй половиной.
1) № 170.
2) №№ 279—280.
3) №№ 240—241.
4) № 260.
Не следует однако, забывать, что возраст брачующихся был еще слишком незрел, чтобы можно было требовать от них трезвого и сознательного отношение к жизненным вопросам. Порою 16-ти летний юноша становился мужем а 13-ти летняя девица — женою. В конце описываемого нами периода, во второй половине 30-х годов, было даже время, когда сплошь и рядом венчали детей, не достигших и десятилетнего возраста. Это было одно из несчастных недоразумений, вызванных больною фантазией напуганного народа, имевшего достаточное основание опасаться всякой новой XVIII ↱ правительственной меры. По черте еврейской оседлости разнесся слух, что в готовом к обнародованию Положении о евреях 1) имеется какой-то страшный закон. Собственно говоря, именно этот закон был одним из самых невинных. В нем устанавливался минимальный возраст для вступление евреев в брак. Но народная молва толковала этот закон по своему. Говорили, будто правительство имеет в виду стеснить свободу еврейских браков. Некоторые пошли еще дальше и решили, что вслед за увеличением количества холостой молодежи евреи будут привлечены к усиленной рекрутской повинности. Под влиянием этих и тому подобных слухов, родители поспешили заблаговременно обвенчать своих малолетних детей и тем избавить их от возможной опасности. Это время массовых браков, вызванных не естественною потребностью, а исключительно политическим страхом, получило в народе название „Behole“ 2). Есть народная песня, начинающаяся следующими словами:
- ”Tische b’Ow а Chassunke — Keiner nit gekummen,
- Jingelech mit Meidelech hoben sich genummen“.
Перевод: „В 9-ый день месяца Аба устроена была свадьба; гостей не было; новобрачные были мальчики и девочки“.
Кажется, только в эпоху так называемой „Behole“ могла возникнуть эта странная песня о свадьбе без гостей, о веселье в печальный день разрушение храма и о малолетних, идущих под венец.
1) Полож. 1835 г.
2) Указание на „Behole“ встречаем в биографии Цвейфеля в „האסיף“ 1889 г. стр. 214.
Правда, этот исключительный и случайный исторический период тянулся недолго; но и без него брачное совершеннолетие всегда предшествовало фактическому, и молодая чета нуждалась в более или менее продолжительной родительской опеке даже после свадьбы. В брачном договоре рядом с приданым обыкновенно предусматривался и решался вопрос о том, кто будет содержать молодую пару в первые годы супружества: родители жениха, или невесты. Большею частью эта обязанность выпадала на долю родителей невесты. Предполагалось, что новобрачные под надзором старших научатся жизненному опыту и подготовятся к будущей самостоятельности. Пожалуй, не последнюю роль тут играло соображение, что приданое, при отсутствии расходов, приумножится, и, когда наступит пора устроиться своим домом за свой собственный счет и риск, действительность со своими заботами и волнениями не предстанет сразу в виде грозной альтернативы: „кошелек или жизнь“. — Народные песни много говорят и о приданом, и о житье на хлебах (Kest) в доме родителей того или другого из супругов. Есть еврейская поговорка: „Приданое и наследство делятся с чертом пополам“ (Nadan un XIX ↱ Jrusche, mit dem Taiwl Chawrusche). Это значит, что приданое и наследство, как легкая нажива, не идут в прок. По-видимому, родители невесты в большинстве случаев слишком верили в непогрешимость житейской мудрости, заключающейся в этой поговорке. Будущий тесть, обещая приданое, редко исполнял свое обещание полностью: обыкновенно он удерживал в свою пользу ту долю, которая все равно, раньше или позже, могла перейти от жениха к черту. Эти неисполненные обещание нашли себе отклик и в песнях. „Вот как, вот как обманывают жениха! обещают ему много приданого, а не дают ему ни гроша“.
- Ot asei un ot asei narrt men op a Choss’n! —
- M’sogt ihm zu a ssach Nadan, un m’git im nit kein Grosch’n 1).
Не всегда был сладок и даровой хлеб, который новобрачные по условию получали после свадьбы. „Горько, матушка, птице без гнезда; горько, матушка, есть хлеб у свекра и свекрови (или у тестя и тещи)“.
- Wie s’is bitter, main liebe Mutter, a Yeigele ohn a Nest,
- Asei is bitter, main liebe Mutter, bai Schwer un Schwiger af Kest 2).
В другой песне мать расспрашивает свою дочь о жизни ее в доме родителей ее мужа: „Дорогая, как относится к тебе свекровь?“ Дочь отвечает: „Свекровь вечно зла, словно тигр“ 3). Напрасно невестка старается быть услужливой, уступчивой: к ней всегда придираются и предъявляют все большие требование 4). Не легче жилось в доме тестя и тещи молодому зятю. В большинстве случаев ему, если он принадлежал к классу ученых, приходилось еще до брака вкушать чужой хлеб. Отправляясь в тот или другой иешибот 5), для пополнение своих талмудических знаний, молодой человек на чужбине находил себе даровое пропитание в обывательских домах, обыкновенно по одному определенному дню в неделю в каждом из семи таких домов. Это называлось „есть дни“ (essn Täg), а тот, кто испытывал прелести этих „дней“ в юношеском возрасте, мог легче мириться и с медовыми месяцами и годами в доме тестя и тещи. Зять не обезличивался так скоро, как невестка; он отстаивал свою самостоятельность и порою относился к своему щекотливому положению не без некоторой доли юмора, „Что бы то ни было, а пять лет я буду жить на всем готовом — пусть тесть и теща дуются, а потом — прощай, жена! — я удеру в Воложин“ 6).
- Finf Johr Kest hob ich doch gewiss — soll sich Schwer un Schwieger blosen, —
- Un dernoch — sai gesund, main Waib! — a wajiwrach kain Wolosin.
1) № 238.
2) № 264.
3) № 267.
4) № 266.
5) Песню иешиботника см. № 314.
6) № 289.
При наступлении периода самостоятельного существование, молодому зятю, порою уже главе значительного семейства, предстояли три дороги. По первой следовали избранники, которые, благодаря эрудиции и соответствующему аттестату, имели право, возможность и счастье занять раввинскую должность в какой-либо общине. Нельзя сказать, чтобы раввинская профессия дорого оплачивалась, но за то она была почетна, она была началом дворянства не только личного, но и наследственного. Не даром девица в цитированной уже нами песне 1) предпочитает раввина всем прочим женихам. Она, будущая раввинша, займет почетное место среди прочих женщин, она будет первым лицом в женской половине синагоги, она, уже в силу своего чина, будет предметом внимание и уважение со стороны окружающих. Словом, она будет своего рода знаменитостью, столь же жизнерадостной и самодовольной, как воспеваемая в песне ее подруга — раввинша из Шклова 2). Но, может быть, молодому ученому не удастся сделаться раввином; может быть, неудавшийся умственный пролетарий окажется неспособным и ко всякой другой деятельности. Тогда остается пойти по другой дороге — по дороге святых бездельников, вечно совершенствующихся богословов-дилетантов. Такой ученый продолжал заниматься до конца своей жизни, а пропитание доставляли ему порою тесть, порою община, выплачивавшая особо выдающимся труженикам некоторую пенсию, чаще же всего жена. Не удивительно, что такой муж, если он почему-либо не выдвигался на ученом поприще, терял даже свое имя в пользу своей жены, так как она одна была в обыденной жизни известна, как представительница и кормилица семьи. И, если у евреев существует много фамилий, корни которых произошли от того или другого женского имени (Фрадкин, Рохлин, Гиндес и т. п.), то в большинстве случаев это объясняется одной и той же семейной историей о недееспособном муже и труженице жене, ставшей главою дома и сообщившей свое имя потомству. Тут отчество вытеснялось материнством, а последнее превращалось со временем в официальную фамилию.
1) № 249.
2) № 311.
Третий путь к самостоятельности вел к торговле в том или другом ее виде. От именитого купца, знакомого не только с внутренними рынками, но и с Лейпцигом и Гинспериком (Кенигсбергом), до мелкого лавочника и странствующего коробейника было много градаций. Но, в общем, лишь незначительная часть торгового класса пользовалась материальным достатком; большинство же брало с бою каждый кусок хлеба и жило не столько от доходов, сколько от сокращение насущных потребностей. В борьбе за существование было больше побежденных, чем победителей. Не одну песню народ сложил про этих неудачников. По торной дороге к хлебу XXI ↱ „и кони не двигаются с места, и колеса пе вертятся“ (Un die Ferd geien nit, un die Räder dreien nit) 1). „Целую неделю выбиваешься из сил, а на субботу приходится делать заем“ (А ganze Woch horewet men doch, — af Schabes mus men laihen) 2). При отсутствии капитала, евреи пускал в оборот свои нервы и придумывал различные комбинации. Есть коротенькая, но характерная песенка, в которой жена помогает мужу думать на тему: „что делать?“ ”Послушай, муж, — создай какой-нибудь план, сотвори крючок; в противном случае сделайся меламедом“. (Her zu, main Mann, mach а Plan, mach a Dreid'l, Dreid’l Dreid’l ...; un as nit, nehm a Wid vun a Melamed). Термин „меламед“ употреблялся и в переносном значенин: в этом слове заключалась характеристика целого типа людей, неудачно появившихся на свет Божий, не умеющих ковать себе счастье и слишком наивных в борьбе за хлеб. Чаще всего случалось, что меламеды в переносном смысле в конце концов, после долгих мытарств, превращались в действительных меламедов. Ценз, необходимый для обучение детей первоначальной грамоте, был слишком невысок, и, за редкими исключениями, всякий еврей считал себя годным к роли преподавателя. И не даром сложилась поговорка: „стать меламедом и умереть — никогда не поздно“. (Kneln un starbn versamt men nit). Ho, не смотря на все невзгоды, мелкий торгаш — кандидат на меламедскую карьеру — ставил себя выше любого ремесленника. И этот взгляд на ремесло вырос не на почве пренебрежение физическим трудом, а являлся результатом того же теократического общественного строя, на котором покоились все прочие основы еврейской жизни. Представители ремесленного труда уже в раннем возрасте меняли школу на верстак и, естественно, не могли претендовать на почет в обществе, где каждый человек ценился по количеству заученных богословских трактатов. В ремесленнике не уважался неуч, и эти два понятие сделались синонимами. Подражая действительности, народные песни поместили этот класс на рубеже социального положение, где кончается ученость, богатство и почет, и начинается невежество, нищета и ничтожество. Ремесленник был пасынком общества и, как увидим ниже, служил в некоторых случаях козлом отпущение для прочих своих единоверцев. Нужда была в ремесленном быту естественной спутницей жизни. „Сидит сапожник, шьет и шьет и получает лихорадку, но не хлеб“.
- Sitzt а Schuster, neit un neit,
- Hot Kadoches — nit kein Breit.
1) № 324.
2) № 303
Эту песню с одинаковым успехом можно было бы применить и ко всякому другому ремеслу. Евреи на Литве часто повторяют жмудскую поговорку: „Портной и сапожник — не люди“. Представители XXII ↱ этих двух наиболее распространенных ремесленных занятий пользовались особо незавидной репутацией. Несколько более привилегированное положение занимали ремесленники, в произведениях которых, помимо рук, участвуют вкус, замысел и некоторое теоретическое знание, как-то: золотых и часовых дел мастера, механики, слесаря и т. п.
Еще ниже ремесленника стояли на общественной лестнице лица, занимавшиеся чернорабочим трудом: извозчики, водоносы, прислуга в разных видах, словом, все те, которые и у других народов не могут похвастать своею участью.
Особое место среди разных классов еврейского население занимают жители деревень, так называемые „йишувники“. В народных песнях, а еще более в сказках и ходячих анекдотах „йишувник“ выставляется главным образом с комической стороны, как Иванушка-дурачок, как простак, не умеющий определять свои отношение ни к Богу, ни к людям. Там, в деревенской глуши, он отстал от общего уровня еврейской жизни, многое забыл, а то, чему научился, не могло нравиться горожанину. Йишувник — неуч: он порою не в состоянии отличить одной еврейской буквы от другой. Он 50 раз повторяет молитву, которую следует повторять лишь 3 раза, и только потому, что букву „ג“, обозначающую число три, он принял за „נ“, имеющую значение 50. Йишувник ничего, кроме своей деревни, не знает: это — еврейский мужик, необтесанный сын природы. Комичен он сам, комичны его сыновья с их медными лбами, комичны его дочери, получающие в приданое картошку и горох 1). Таков йишувник в песнях, рассказах и анекдотах.
Есть целый ряд народных песен, интересных в том отношении, что язык их напоминает Вавилонское столпотворение: жаргонные, древне-еврейские, русские, польские и даже литовские слова уживаются рядом, или же в одной и той же песне каждый отдельный стих поется на другом языке.
- „Мы пьем и гуляем“
- W’ato Melech chai w’kaiom“ 2).
В другой песне еврей просит Авраама, Исаака, Якова и прочих библейских праведников предстательствовать перед Богом,
- „.. Чтоб Он нас вызволил,
- „Чтоб Он нас выводил,
- „Wuhin? — L’arzeinu нашу“ (Куда? — В нашу св. Землю 3).
1) № 133, примеч., № 316.
2) № 372.
3) Один из вариантов № 16.
Надо заметить, что в песнях этого типа русский язык преобладает над прочими. Это обстоятельство, а также несколько побочных намеков, содержащихся в древних источниках, дали повод XXIII ↱ некоторым ученым предположит, что в старину литовские евреи употребляли вместо теперешнего немецкого жаргона русский язык. Конечно, это — одна из многочисленных исторических гипотез, которая никого ни к чему не обязывает. Но, если еще недоказано, что все литовские евреи когда-то исключительно пользовались русским языком, как разговорным, то во всяком случае нельзя отрицать, что некоторая часть евреев употребляла, как и теперь употребляет, этот язык рядом с жаргоном, или в смеси с ним. В этом смысле и следует понимать литературные памятники конца XVI и начала ХVІІ вв., приводящие отдельные случаи употребление евреями тех или других русских слов 1). То, что уже раз случилось 300 лет тому назад, повторилось в 19-м столетии. Почти на наших глазах еврейский жаргон подвергся в некоторых местностях такому сильному русскому влиянию, что он мог бы с большим правом называться немецко-русским, чем просто немецким. Классическим примером русификации жаргона может служить разговорная речь так называемых николаевских солдат, живущих вне черты постоянной еврейской оседлости. Оторванные когда-то от своих единоверцев, заброшенные на чужбину, они и их потомки позаимствовали у окружающего русского население много привычек и еще больше слов. 2) И не одни только николаевские солдаты восприняли это обрусевшее наречие: в настоящее время на нем говорят и прочие евреи, родившиеся и получившие воспитание в чисто русских губерниях.
Возвращаясь к отмеченной нами группе своеобразных песен, мы должны искать их происхождение главным образом в тех слоях еврейского народа, которые по тем или другим причинам приходили в близкое соприкосновение с христианским населением и часто пользовались языком последнего. Словом, эти разноязычные песни всегда возникали в местностях с редким еврейским населением, а в 19-м веке не малое участие в подобного рода творчестве принимали николаевские солдаты 3).
Рекрутчина старого времени (до Устава 1874 г.) оставила глубокий след в народной памяти. Теперь уж нет кантонистов, нет и пойманников, но песни пережили событие и сохранили для потомства печальную повесть о дореформенном солдате.
1) См. „לקירות היהודים“, Б. А. Каца, стр. 32, 33.
2) Употребление русского языка в 16 и 17 вв. тоже совпадает с временем, когда евреи не успели организоваться многочисленными общинами и во многих местах терялись в общем населении.
3) Между прочим один из наших корреспондентов, отбывавшiй рекрутскую повинность в 40 и 50 годах истекающего столетие, сопровождает присланную им полуеврейскую и полурусскую песню примечанием, что ее пели евреи-солдаты полвека тому назад.
Биография последнего слишком не сложна. Если бы он происходил из богатой семьи, если бы он мог сослаться на предка-раввина или выдающегося богослова, если бы, наконец, в нем самом были некоторые задатки будущей учености, тогда, конечно, общество никогда не сделало бы его козлом отпущение за свои повинности. Но, к сожалению, старая рекрутчина носила характер не столько гражданской обязанности, сколько наказание. В солдаты вербовались лишь те, которые почему-то считались худшими членами общества. На деле же худшими оказывались лишь самые беззащитные. Дореформенная Россия не хотела ведаться с отдельною личностью. Самою мелкою гражданскою единицею была община, личность же, словно буква в слове, не имела самостоятельного значение. Государству совсем не важно было, уклоняется ли отдельное лицо от повинностей, или нет, лишь бы община (т. е. кагал) была исправной плательщицей. Какие меры предпринимает кагал для оправдание наложенных на него повинностей и платежей, — это мало интересовало правительство. Неисполнение правительственных требований влекло за собою ответственность самого кагала в лице его представителей, и чем строже была эта ответственность, тем больше проявлялся произвол кагала по отношению к бессильным членам общины. Еще в 1853 г. вышло распоряжение об отдаче в арестантские роты представителей еврейских обществ за непоставку рекрут к сроку 1). Можно себе представить, к каким приемам прибегали заправилы общин, чтобы обеспечить свою личную безопасность. „У меня единственный сын. — плачет мать, обращаясь к кагальным дельцам, — а вы приписали его к четырем (несуществующим) братьям!“ 2). „Хожу я по улице, — рассказывает еврейский рекрут, — и у меня требуют паспорта. Паспорт мой я потерял, и вот меня ведут в прием“ 3). Случалось, что у людей насильно отнимали паспорта, и потом уже, как бродяг, их сдавали в солдаты. Не даром новобранец, после трогательного прощание с близкими и родными, посылает грозные проклятие по адресу кагальных воротил 4). Кагал — это отражение дореформенной России в еврейской жизни — пал при общей ломке старых устоев, когда, с воцарением Имп. Александра II, личность была эмансипирована и когда она, а не община, стала последнею правоспособною и вместе с тем ответственною перед государством единицею 5).
1) Журн. М. Вн. Д. 1853 г. — Приказ по Воен. М-ству от 1 июня 1853 г., а также Высоч. Повел. от 5 февр. 1853 г.
2) № 44.
3) № 45.
4) № 46.
5) Хотя слово „кагал“ было изъято из законодательства в 1844. г., но прежние порядки продолжались до тех пор, пока правительство не изменило условий, сделавших существование кагала необходимым.
Еще больше, чем жалобами на кагальный произвол, рекрутские песни проникнуты мотивом скорби, вполне естественной у людей, порвавших связь с родиной, с родителями, даже с самим народом, к которому принадлежат, и с традициями, в которых воспитывались. „Прощайте, сестры и братья! Бог знает, встретимся-ли мы когда-либо!“ — „Десятилетним ребенком я изучал Пятикнижие с толкованием Раши, а теперь приходится кормиться кашей“ 1). „Нам бреют бороды, стригут пейсы; нас заставляют нарушать святость субботы и праздников“ 2). Тот, кто знает состояние евреев того времени, поймет, сколько трагизма заключается даже в самых наивных из рекрутских жалоб.
Мы не будем останавливаться на дальнейшей судьбе еврейского солдата. Сказанного достаточно, чтобы понять основные молитвы излагаемого нами отдела песен. Прибавим лишь, что в более старинных вариантах строфы, для лучшего запоминание, следуют одна за другой в алфавитном порядке.
В тесной связи с рекрутскими стоят песни, прямо или косвенно затрагивающие разные политические злобы еврейской жизни. Не касаясь содержание этих песен, мы скажем несколько слов об их ценности в смысле исторического материала. Особый интерес представляет в этом отношении эпоха Николая I. Если бы кто вздумал изучать эту эпоху исключительно по печатным источникам, то он пришел бы к таким же односторонним выводам, как и тот, кто воспользовался бы для этой же цели исключительно народным творчеством. В то время, как русские и еврейские писатели николаевского периода прославляли заботливость правительства о благе евреев, о поднятии их умственного и материального уровня, сам народ представлял себе эту эпоху исключительно с точки зрение отдельных строгих законоположений (Gseires) и даже вел по ним свое пессимистическое летосчисление. Вместо того, чтобы приурочивать событие к определенному году, народ употреблял выражение: „это было столько-то лет после „Behole“ 3), или: „это случилось во время пойманичества (Chaperai)“ и т. п. „Рекрутский набор — пишет русский современник — есть благодеяние для еврейского народа. Сколько праздных и бедных жидов, поступивших на службу, теперь сыты, одеты ...“ 4) А народ не чувствует этого благодеяние и слагает про рекрутчину грустнейшие из своих песен. „Наше правительство — пишет из России неизвестный корреспондент в „Israelitische Annalen“ — не упускает из виду ни одной стороны нашей жизни: оно одинаково заботится и о нашем просвещении, и о нашем благосостоянии“ 5). В этом же духе высказываются известные XXVI ↱ среди евреев M. А. Гинцбург, И. Б. Левинзон и прочие интеллигенты того времени 1). А народ, не доверяя оптимизму своих интеллигентов, проводит в своих песнях ту же мысль, которую главы виленской еврейской общины высказала д-ру Лилиенталю: „С каким-то мрачным предчувствием мы заглядываем в будущее“ 2). Итак, интеллигент писал одну историю, а народ — другую. Но правда была где-то по середине. Во второй половине 1855 г. правда об этом периоде была высказана в немногих словах не еврейским интеллигентом и не еврейским народом, а чисто русским человеком — будущим министром, гр. Валуевым. „Везде — пишет он в обнародованной лишь в 1893 г. статье — преобладает у нас стремление сеять добро силою. Везде пренебрежение и нелюбовь к мысли, движущейся без особого на то приказание. Везде опека над малолетними“ 3).
1) № 45.
2) № 47.
3) См. выше, стр. XVIII.
4) Журн. М. Вн. Д. 1846 г. № 14, Заметки о Белоруссии стр. 47.
5) „Israel. Annalen“ 1839 г. № 5, стр. 39.
Чтобы покончить с песнями более раннего происхождение и перейти к народному творчеству новейшего времени, мы должны сказать несколько слов о духовных стихах. К этой группе относятся отчасти и праздничные песни.
Праздники вообще и суббота в частности играют у евреев роль не только физического, но и духовного отдыха. „Суббота — поется в песне — это олицетворение того света“ 4). И действительно, в праздничные дни душа переносится в другое царство, где нет унижений, нет забот и волнений. Все мелочи земной жизни оставляются в складках будничного платья. Вчерашний раб, с поникшей головой и озабоченным челом, вдруг затягивает жизнерадостную песню: „Для чего нам сегодня заботиться о том, что будет завтра?“ 5) Сегодня он — талантливый актер, вполне ушедший в свою роль. — „Мужайся, восстань из грязи!“ — читает он молитву и внушает себе мысль, что он уже действительно восстал из грязи. „Когда-то мы были в неволе, а теперь мы вполне свободны“ — произносит он во время пасхальной трапезы и готов верить, что эти старинные слова относятся, именно, к нему. Но вот солнце уже близится к закату. Праздник кончается. Раздается какой-то таинственный голос: „Грешники, вернитесь в ад!“. Действительность возвращается во всей ее наготе, и забывшийся актер сразу отрезвляется. Гейневский принц падает с неземной высоты и превращается, если не в пса, то во всяком случае в прежнего раба. Но это — раб-философ. У него нет шипов без роз, нет бедствий без утешение. Окружающие народы отказывают XXVII ↱ ему в человеческом достоинстве, а он считает себя избранником. „Кто бы мы ни были, а все-таки мы евреи; чтобы мы не делали, а все-таки мы соблюдаем иудейство“ 1) — поется в духовном стихе. В другом месте это ветхозаветное учение представляется в виде невесты, единственной дочери самого Бога, не нашедшего для нее более достойного жениха, чем евреев 2). И замыкаясь в своей Торе, еврей считал и людскую злобу, и удары судьбы мимолетными, преходящими и ничтожными в сравнении с Божественным промыслом. „Бог — Господин, а человек — глупец“ 3) — резюмирует он в песне свое миросозерцание. Земная борьба с ее девизом — губить и гибнуть 4) — есть лишь промежуточная стадия человеческой эволюции. А там, впереди другие времена, другие девизы. Там, впереди — надежда в образе Мессии. И „сидит Мессия сын Давидов на виду у всех; он держит чашу в правой руке и посылает благословение на весь мир“ 5).
1) „לקט אמרים“ (прилож. к „המליץ“ 1888 г.) стр. 90; „בית האוצר“ стр. 296; „תעודה בישראל“ стр. 186.
2) „Евр. Библiотека“ т. 1, стр. 151 (ст. М. Моргулиса „К ист. образ. русск. евреев“)
3) „Русская старина“ 1893 г., сентябрь стр. 512
4) № 31.
5) № 20.
Заключая первый и главный период народного творчества и переходя к песням новейшего происхождение, мы должны сделать одну существенную оговорку. Если, описывая бытовые стороны еврейской жизни, мы говорили о них в прошедшем времени, то из этого еще не следует, что все, сказанное до сих пор, имело в виду исключительно исчезнувшие явление. Многие старые бытовые формы сохранились, или же доживают свой век и в наше время. Но мы отнесли их к минувшей эпохе, желая этим сказать, что они по духу и содержанию больше характеризуют предков, чем новейшее поколение.
1) № 24.
2) №№ 2, 3 и 4.
3) № 22.
4) Интересны песни, подражающие „חד גדיא“: одна сила губит другую и в свою очередь уступает третьей, — но Бог выше всего. См. № 126.
5) № 12.
При дальнейшем изложении мы постараемся быть как можно более краткими. В немногих словах мы отметим элементы и поправки, внесенные в народное творчество новыми веяниями второй половины 19-го века. Царствование Александра II, коснувшись своими преобразованиями всех сторон государственной жизни, выбило из старой колеи и инертное дотоле еврейское общество. Началась борьба двух направлений: за и против старины. Молодое поколение учиняло погром над старым. Европа вторгалась в черту оседлости не только своим просвещением, но и привычками, костюмом и внешним благообразием. Как это бывает в подобных случаях, ядро просвещение нередко смешивалось со скорлупой. Особенно рельефно эта внешняя оболочка европеизма выступает в народных песнях. Отличительная черта последних заключается в том, что в них XXVIII ↱ борьба поколений представлена главным образом с юмористической стороны. Повторилась старая история: насмешка послужила орудием проведение в жизнь новых взглядов. И вот в это-то время и возникает целый ряд юмористических песен, представляющих не более, не менее, как каррикатуры детей на своих старомодных отцов, миснагдов на внешние проявление хасидизма. Но проходит одно десятилетие, и в 70-х годах народ включает в цикл своих карикатурных героев еще одно лицо. На сцену выступает знакомый из истории русской жизни 18-го столетие тип европейца, ищущего просвещение в парикмахерских и магазинах готового платья.
Новые условие жизни направили народное творчество в другую сторону. Прежний религиозно-духовный элемент сменяется в песнях чисто светскими мотивами. Земное существование уже не представляется еврею в образе монастыря с грозным уставом и суровыми обетами. Мать уже иначе убаюкивает своего ребенка, родители уже иначе смотрят на задачи воспитание, а общество употребляет уже другой масштаб для оценки людей 1). Мы не будем останавливаться на каждой группе песен в отдельности: подробности не скажут нам больше, чем только-что приведенная общая характеристика. Но новейшее народное творчество выдвинуло несколько тем, совершенно, или почти неизвестных в прежнее время. Этому новому материалу мы и посвятим последние строки нашего очерка.
Как уже сказано было выше, любовь в смысле тоски одного пола по другом почти не нашла себе отклика ни в жизни, ни в песнях старого поколение. До брака обе половины человеческого рода стояли на почтительном друг от друга расстоянии: не было неги, не было томление, не было и песен о них. В супружеской жизни связующим элементом служил вместо любви религиозно-нравственный долг: там, где не было чувства, было исполнение заповеди. Но наступают новые условие, и отношение между полами постепенно приноравливаются к духу времени. Поспевая за жизнью, народное творчество подхватило любовный мотив и затянуло его на разные лады. Но, воспевая любовь с ее волнениями, надеждами и разочарованиями, еврейская песня сохранила следы прежней серьезности и сумела в вопросах чувства установить компромисс между сердцем и разумом. „И при самой благородной любви следует предвидеть, чем она кончится“ — гласит одна песня 2). В еврейской любви чѵвствуется какая-то осторожность, какой-то страх перед возможными последствием. Бурные порывы редко заходят за границы дозволенного. Влюбленные шепчутся не о страсти, а о браке. Но среди приятных мечтаний о будущем счастии, разум подрезывает крылья XXIX ↱ фантазии и заставляет призадуматься над рядом вопросов. „А что скажут наши родители, если это кончится очень печально?“ — спрашивает герой песни 1). Нередко сладкая мечта прерывается мыслью о материальной необеспеченности. Разбитые сердца — это основная тема еврейских любовных песен. Путь к счастью усеян препятствиями. Неумолима воля родителей. Они понимают благо детей иначе, чем сами дети. Не так скоро заживают и раны обманутой любви. „Любить не грешно — поется в песне — но любить следует одну, а не троих“ 2). „Он приходит ко мне и покрывает меня поцелуями; он уходит к другой и издевается надо мною“ 3). Плачевный исход любви зависит иногда от денежных соображений. „Ты красива, как весь мир, но в тебе один недостаток — отсутствие денег“. Девица отвечает: „Деньги круглы, деньги уходят; я полюбила тебя, как красивый портрет“. Но „красивый портрет“, по-видимому, непроницаем для любви, и оскорбленная девица произносит следующий приговор: „К теперешним молодым людям можно питать доверие, как к уличным собакам“ 4). В другой песне та же жалоба выражена несколько иначе: „О, Боже, что это за свет! каждый шарлатан требует денег!“ 5).
Особенно часто в любовных песнях раздается жалоба на разлуку. „Будь я пташкой, я-б к тебе полетела, чтобы показать тебе мое разбитое сердце, мои заплаканные очи!“ 6). „Как мне не плакать, — поет девица в другой песне — когда ты после такой горячей любви отправляешься в дальний путь“ 7). В некоторых песнях молодой человек утешает свою возлюбленную, но напрасно: она почему-то сомневается в действии любви на дальних расстояниех 8). А расстояние растут с каждым годом. Если в песнях первой половины царствование Александра II разлученные остаются в пределах России, то за последние несколько десятилетий любовь уносится во все части света. Тут мы сталкиваемся еще с одною темою новейших народных песен — с эмиграцией.
1) См. напр. №№ 70—71.
2) № 210.
1) № 201.
2) № 216.
3) № 215.
4) № 141.
5) № 250.
6) № 173.
7) 230.
8) №№ 163, 199, 201.
Погромы, выселение из деревень, ограничение права жительства во внутренних губерниях и целый ряд других исключительных мер заставили многих евреев взяться за старый страннический посох и двинуться в путь. Начиная с 80-х годов эмиграция сделалась нормальным явлением, даже больше — она стала народным лозунгом. Интеллигенция возвела эмиграцию на степень идеи, даже целой системы духовного и экономического возрождение; XXX ↱ но народ, прислушиваясь к теориям, руководствуется однако в своем беспорядочном бегстве исключительно материальными побуждениями. За последние 20 лет из России эмигрировало свыше миллиона евреев. В поисках за хлебом эта миллионная масса рассеялась по всему земному шару. Но главная переселенческая волна направилась за Атлантический океан, в Соединенные Штаты. Вот почему народные песни, прямо или косвенно посвященные эмиграции, упоминают исключительно об Америке. Политическая свобода и материальная удача первых эмигрантов придали этой стране особую притягательную силу. Из черты еврейской оседлости потянулись длинные этапы через океан. В воображении переселенцев сокращалось расстояние, высыхали моря. В Америку — по выражению евреев северо-западных губерний — стали не ездить а ходит, а Атлантический океан был переименован в лужу. В поход отправились способные носить оружие, а на старой родине остались жены, дети и старики в приятном ожидании американских долларов. И под звон будущего золота дальняя сторона представлялась в виде земного рая, всемирной даровой кухни, незапертого и никем не охраняемого денежного сундука. Там, в Америке — по выражению песни — „пекут белый хлеб на весь мир“, там „пекут баранки на целый год“ 1).
Но прошло несколько лет, и сказочная страна приняла в песнях свой действительный образ. Эмиграционное движение не прекратилось, но нет уже прежней веры в заатлантическое счастье. По старой памяти воображение продолжает связывать Западное полушарие с представлением о долларе, но это — уже доллар нового чекана; на одной стороне нарисована мозолистая рука, а на обороте имеется надпись: „В поте лица будешь есть хлеб свой“.
Что касается еврейского народничества, выразившегося сначала в палестинофильстве, а за последнее время в сионизме, то это движение очерчено в песнях еще слишком слабо для того, чтобы говорить о нем.
Мы кончили. Никто не заподозрит нашего очерка в претензии на полноту. Наоборот, мы только и думали о том, как бы довести напрашивающиеся подробности до степени конспекта. Мы хотели лишь дать руководящую нить к собранному нами сырому материалу. И если найдутся подражатели, мы с радостью встретим всякую новую попытку более полного и широкого изучение еврейского народного творчества.
1) № 228, 82.
|
|
- 1) Вариант припева.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
|
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
|
⎫ ⎬ ⎭ bis
|
⎧ ⎨ ⎩ bis
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
⎫ ⎪ ⎬ ⎪ ⎭ bis
⎫ ⎪ ⎬ ⎪ ⎭ bis
⎫ ⎪ ⎬ ⎪ ⎭ bis
|
⎧ ⎪ ⎨ ⎪ ⎩ bis
⎧ ⎪ ⎨ ⎪ ⎩ bis
⎧ ⎪ ⎨ ⎪ ⎩ bis
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- 1) Кроме приведенного, существует несколько других вариантов этой песни, последния в некоторых местностях распевается при סיום, а также в праздник שמחת תורה.
|
|
|
|
⎫ ⎪ ⎬ ⎪ ⎭ bis
⎫ ⎪ ⎬ ⎪ ⎭ bis
|
⎧ ⎪ ⎨ ⎪ ⎩ bis
⎧ ⎪ ⎨ ⎪ ⎩ bis
|
⎫ ⎪ ⎬ ⎪ ⎭ bis
⎫ ⎪ ⎬ ⎪ ⎭ bis
⎫ ⎪ ⎬ ⎪ ⎭ bis
⎫ ⎪ ⎬ ⎪ ⎭ bis
|
⎧ ⎪ ⎨ ⎪ ⎩ bis
⎧ ⎪ ⎨ ⎪ ⎩ bis
⎧ ⎪ ⎨ ⎪ ⎩ bis
⎧ ⎪ ⎨ ⎪ ⎩ bis
|
⎫ ⎪ ⎬ ⎪ ⎭ bis
⎫ ⎪ ⎬ ⎪ ⎭ bis
|
⎧ ⎪ ⎨ ⎪ ⎩ bis
⎧ ⎪ ⎨ ⎪ ⎩ bis
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- *) См. вариант настоящей песни, напеч. д-ром С. Вейсенбергом в журн. „Globus“ 1900 г. т. IXXVII, № 8.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
⎫ ⎬ ⎭ bis
|
⎧ ⎨ ⎩ bis
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- *) Содержание песен №№ 43—50 относится к рекрутчине прежнего времени (до введение всвобщей воинской повинвости 1874 г.)
- 1) См. вариант настоящей песни, напечат. г. Л. Винером в ст. «Popular Poetry of the Russian Jews» «Americana Germanica», 1898 vol II № 2)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- *) См вариант этой песни напеч. г. Л. Винером в ст. «Popular Poetry of the Russian Jews» (loc. cit).
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- *) См. песню аналогичного содержание, напеч. г. Л. Перецомь в журнале «Urquell», т. II, вып. 1—2 (стр. 29).
- 1) Указом 1 мая 1850 г. воспрещено повсеместно с 1 января 1851 г., употребление особой еврейской одежды. (В. П. С. 3., т. XXV, № 24127).
|
|
|
|
- 1) „Временными правилами о разборе евреев“, 23 ноября 1851 г., повелено было разделить еврейское население, в губерниях где ему позволено постоянное жительство, на пять разрядов: 1) купцов, 2) земледельцев, 3) ремесленников, 4) мещан оседлых и 5) мещан неоседлых. Всем евреям предписано объявить, до 1 апреля 1852 г., — к которому из четырех первых разрядов они должны быть причислены; не исполнившие того в указанный срок подлежать зачислению в пятый разряд (п. ІІ-й празил). За первыми четырьмя разрядами сохранены все права и преимущвства, коими оаи пользовались до того, на основании общих узаконений о евреях (п. 2-й); что же касается пятого разряда, то согласно п. 3-му правил, „мещане неоседлые, как неимеющие производительного труда, подвергаются, на основании особого о том положение, разным в правах состояние ограничением, и в том числе усиленной рекрутской повинности“. — Издание правил о „разрядах“, в связи с возвещанными ими строгими мерами относительно „мещан неоседлых“, породило в тогдашнем еврейском населении ряд тревожных слухов и опасений, отголоски которых звучат в настоящей песне.
- *) По сообщению лица, доставившего настоящую песенку, последняя распевалась в некоторых местах, во время поездок д-ра Лилиенталя в 40-х гг. по черте еврейской оседлости по делу устройства училищ для евреев.
|
|
|
|
|
|
- 1) „Акцизные“ т. е. служившие по винному откупу, как известно, представляли собою одну из первых по времени категорий „культуртрегеров“ среди еврейского население в России; своим свободным отношением к религиозным постановлениям и обычаям они вызывали недовольство со стороны еврейской массы.
- *) Настоящая песня, по воспоминанием лица, со слов которого она записана, относится ко времени последнего польского восстание.
|
|
|
|
- *) Настоящая песня, по-видимому, представляет собою продукт литературного творчества; но по значительной ее распространенности и обилию существующих вариантов ее она может быт отнесена к категории народных песнь.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- 1) См. др. вариант той же песни, помещ. „Mitteil d. Gesellsch. für jüd. Volkskunde“ вып I стр. 64 (Hamburg 1898).
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- *) См. аналогичное по содержанию (но не по форме) стихотворение И. I Линецкого „דאָס וויקעלע“ в его сборнике „בייזער מארשעליק“ ч. II стр. 17 (Варшава, 1879 г). —
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- *) №№ 84—98 распеваются преимуществвенно при различных играх — См. детские песни, напеч. г. Л. Винером в «Mitteil. d. Gesellsch. f. jüd. Volkskunde», вып. II (стр. 40 и след.) и д-ром С. Вейсенбергом в журн, «Globus» (1900 г. т. L XXVII, № 8
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- 1) Иногда за этою строфою следует:
|
|
|
|
|
|
|
|
- 1) Вариант последнего четверостишие:
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Б. М. Кассель a А. Д. Пик (Ковенск. губ ) |
Б. М. Кассель אַ אַ. Д. Пик (Ковенск. губ ) |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Б. М. Кассель и A. Д. Пик (Ковенск губ.) |
Б. М. Кассель и А Д. Пик (Ковенск губ.) |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- 2) Первый куплет, равно как и последний, в некоторых местах пропускается.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
1) אַ ישובניקל |
|
|
- 1) Иногда за этим куплетом следует перечень приданого каждой из дочерей:
|
|
|
|
|
|
- *) №№ 134—137 принадлежат к числу немногих любовных песен старинного происхождение.
- 1) Перевод?
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
⎫ ⎬ ⎭ bis
|
⎧ ⎨ ⎩ bis
|
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
|
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
|
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
|
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
|
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
|
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- *) Ср. № 172
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- *) Ср. № 165.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- *) См. вариант этой песни, напечатанный г. И. Лернером (ст. „די אידישע מוזע“ в „הויזפֿריינד“, т. II ст. 188).
|
|
|
|
|
|
⎫ ⎪ ⎪ ⎬ ⎪ ⎪ ⎭ bis
⎫ ⎪ ⎪ ⎬ ⎪ ⎪ ⎭ bis
|
⎧ ⎪ ⎪ ⎨ ⎪ ⎪ ⎩ bis
⎧ ⎪ ⎪ ⎨ ⎪ ⎪ ⎩ bis
|
⎫ ⎪ ⎪ ⎬ ⎪ ⎪ ⎭ bis
⎫ ⎪ ⎪ ⎬ ⎪ ⎪ ⎭ bis
⎫ ⎪ ⎪ ⎬ ⎪ ⎪ ⎭ bis
⎫ ⎪ ⎪ ⎬ ⎪ ⎪ ⎭ bis
|
⎧ ⎪ ⎪ ⎨ ⎪ ⎪ ⎩ bis
⎧ ⎪ ⎪ ⎨ ⎪ ⎪ ⎩ bis
⎧ ⎪ ⎪ ⎨ ⎪ ⎪ ⎩ bis
⎧ ⎪ ⎪ ⎨ ⎪ ⎪ ⎩ bis
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
|
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
⎫ ⎬ ⎭ bis
|
⎧ ⎨ ⎩ bis
|
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
|
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
|
⎫ ⎬ ⎭ bis
|
⎧ ⎨ ⎩ bis
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
⎫ ⎬ ⎭ bis
|
⎧ ⎨ ⎩ bis
|
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
|
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
|
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
|
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
⎫ ⎬ ⎭ bis
|
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
⎧ ⎨ ⎩ bis
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- 1) Иногда за этим куплетом поется следующий:
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|